Фото начало XX века

Иорданские парады

В Новый год, вернее накануне вечером, около 12 часов ночи, ходили в церковь. Служился новогодний молебен, и мы возвращались домой, где на столе уже нас ждал горячий кофе с разным печеньем, холодные закуски, и мы отправлялись на покой. Святки проходили незаметно.

Приходило Крещение. Накануне тетя Аня ходила в церковь 2-го батальона за святой водой. Вечером на всех дверях и окнах мелом ставили кресты. Вечером ходили ко всенощной, а в самый праздник Крещения к обедне. Если царь жил в Царском Селе, то, по большей части, крещенский (иорданьский) парад происходил перед Екатерининским дворцом, а освящение воды на Большом Птичном озере.

Фото начало XX века "Вид на Иорданский пруд ".

С утра солдат 2-го батальона, 4-го Стрелкового, 1-го Стрелкового, Гусарского и Кирасирского полков, а также Сводного и Конвоя, выстраивали в парадной форме, потом вели ко дворцу, откуда крестный ход выходил на Птичное. Иногда в Крещение стоял тридцатиградусный мороз.

Солдаты в киверах, сапогах и шинелях порядочно мерзли. Офицеры, хотя и храбрились и не подавали вида, но тоже мерзли не хуже солдат. Вечером же офицеры спешили во дворец на прием, в парадной форме, в санях, то и дело хватаясь руками за уши.

Наследник

Погоды после Крещения как-то становились задумчивыми, точно предчувствовали приближение весны. С неба, медленно кружась, падали легкие пушинки снега, а в солнечные дни с ясного, синего неба, точно золотые искры, также летели пушистые звездочки. Целые дни мы проводили на воздухе. То строили эскимосские хижины из снега, то устраивали горы и крепости.

По воскресеньям и праздникам, но не всегда, ходили на гору у дворца, от террасы к Птичному озеру. Туда собиралось много ребят с санками, лыжами. Иногда там мы видели наследника, в меховом, сером кафтанчике с опушкой. Он также катался с горы под присмотром бонны и казака.

Но больше всего мы любили свое «Школьное», и нас никуда как-то не тянуло. Иногда мы так увлекались, что не замечали наступления темноты, и нас с трудом можно было дозваться домой. Любили ходить в караулку, где рабочие строгали колышки, и слушать их разговоры.

Масленница

Так проходила зима, дни становились длинные, больше солнечных дней. У стенки, на южной стороне где-нибудь у оранжереи или у дома, приятно было постоять, зажмурившись от солнца, и вдыхать запах нагретого дерева, снега или чего-то неуловимого, но приятного.

Чувствовалось, что недалеко весна, масленица, Великий пост, а за ним Пасха, лучезарная, светлая Пасха! От одного этого слова слегка кружилась голова! В одно сливалось и весенняя зелень, цветы в оранжереях: гиацинты, примулы, цинерарии, и торжественный церковный звон, и запах всяких пасхальных печений и жарений, и свежий воздух от окон с вынутыми зимними рамами, и двор, усыпанный песком…

Еще задолго до масленицы мама, тетя Аня, а когда бывала бабушка, обсуждали вопрос, когда «сплошная» неделя, когда «пестрая», хотя на стене висел всегда сытинский календарь…

Наступление масленицы возвещалось в газетах, журналах всевозможными рассказами, масленичными анекдотами, рисунками. В воздухе носился аромат горячих блинов. Блины в масленицу ели с утра до вечера, ели со всякими припеками, со снетками, разными подливками, сметаной, икрой, маслом... И удивительно, что они не надоедали! Были любители, которые истребляли их десятками!

Фото начало XX века "Императрица Александра Фёдоровна на прогулке ".

Но для нас ребят одним из самых приятных удовольствий было катание на «вейке». Рабочий Фома, топивший обычно по субботам баню, приезжал на лошади, украшенной разноцветными лентами. Под дугой несколько колокольчиков, на шее так называемые «шаркуны» – ошейник с бубенцами и колокольчиком внизу, на санях полость из мелких узких тряпочек, сотканных наподобие мохнатого ковра, и такая же подушка-сиденье.

Мы быстро одеваемся и едем кататься в Царское. Там уже все полно вейками. На извозчиках, если у него лошадь не украшена лентами и бубенчиками, никто и не ездит, и им, по неволе, приходится подчиняться обычаю.

По всем улицам стоит звон. Ездят на одиночках, парах, тройках, но особенный размах начинается в субботу и воскресенье. Покатавшись несколько часов, мы довольные едем домой. Фома угощается обедом, блинами и выпивкой. За катанье ему папа платит деньгами. Так мы доживаем до воскресенья.

Вечером шли к прощеной вечерне, просили друг у друга прощения и, в последний раз, ужинали скоромными блинами, закусками. В 12 часов ночи уже нельзя было есть ничего скоромного, и так, до Пасхи.

Великий пост

В «чистый понедельник», с утра Фома топил баню, и все омывались от скоромной масленицы. Чай пили утром с постным сахаром: рафинад почитался скоромным. Иногда, когда пили постный кофе, покупали помадку, ярких всевозможных цветов, пили и с медом и вареньями, но на первой неделе никаких излишеств, даже постных не допускалось. Ели грибной суп или щи, картофельное пюре или оладьи с грибным соусом. Тетя Аня даже рыбу не ела. В воскресенье пекли пироги с рисом и треской.

По воскресеньям, но не всегда, пили кофе с миндальным молоком. Миндаль очищали от скорлупы, обваривали кипятком, чтобы отошла коричневая пленка, толкли в медной ступке до того, что он превращался в кашу, и заливали кипятком. Затем отжимали через тонкое сито и выжимки отдавали нам, с нетерпением их ожидавшим. Часто покупали халву, замечательно вкусную, тающую во рту.

Говели обычно на первой неделе. Тетя Аня говела и на первой, и на Крестопоклонной, и на Страстной. Говели не по-нынешнему, в церковь ходили и утром, и вечером, строго выстаивали часы и Литургию Преждеосвященных Даров, и вечерню с чтением канона Андрея Критского.

До сих пор помню какую-то особую тишину в церкви, тихое пение часов. Читать, когда говели, всякие «взбалмошные» книги не полагалось; разговоров и обсуждений чужих поступков тоже не допускалось. На Преждеосвященной литургии «да исправится» пели молоденькие учащиеся бонны из школы нянь. В свежих, отглаженных голубых платьях, они казались не земными обычными девушками, а какими-то особенными.

В субботу причащались, а накануне, в пятницу исповедались. К батюшке за ширму, где на аналое лежали крест и Евангелие, шли со страхом, не обычным страхом ожидания наказания, а каким-то особым чувством совершающегося таинства. После исповеди выходили с облегченным сердцем – слава Богу очистились! Дома старались держать себя осторожно, чтобы, упаси Бог, не нагрешить до Причастия!

Утром, одевались по-праздничному и шли в церковь также осторожно, не зевая по сторонам. В церкви стояли, почти не шевелясь, ожидая Причастия. Причастившись, запивали теплотой с просфорой.

В этот день нельзя было бегать, кричать, свистеть. После обеда степенно или сидели, или гуляли, дожидаясь всенощной, после которой с облегчением и сознанием исполненного долга отправлялись на боковую.

В воскресенье, уже после обедни и обеда, чувствовали себя уже посвободнее. На четвертой, крестопоклонной неделе, везде в булочных появлялись жаворонки, самых разных видов и с крылышками сложенными, с крылышками раскрытыми, с глазками из коринки или изюминками.

Особенно любили у нас в посту варить овсяный кисель. Хорошо его варила бабушка, но мы ребята его не любили. Полюбили его только в 1918 г., когда наступил голод, и кисель давали в столовых микроскопическими порциями…